Лефортовский суд Москвы арестовал гражданина США, журналиста The Wall Street Journal Эвана Гершковича. Российская ФСБ обвинила собкора американской газеты в шпионаже. Дело Гершковича проходит под грифом “совершенно секретно”.
Пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков заявил, что журналиста The Wall Street Journal “взяли с поличным”, а официальный представитель российского МИД Мария Захарова – что Гершкович был шпионом под прикрытием.
Задержание журналиста прокомментировали в Белом доме. “Эти обвинения в шпионаже смехотворны. Преследование американских граждан российским правительством неприемлемо. Задержание американцев – это тактика, которую Россия использовала в течение длительного времени. В этом нет ничего нового. Когда вы думаете о Поле Уилане, о Треворе Риде – они были задержаны в России еще при предыдущих администрациях США”, – сказала пресс-секретарь Белого дома Карин Жан-Пьер. Там вновь призвали граждан США срочно покинуть Россию.
Задержание журналиста прокомментировал Настоящему Времени адвокат Илья Новиков. Ранее он защищал норвежца Фруде Берга, которого российская ФСБ также обвинила в шпионаже.
– Вы в принципе можете объяснить эти слова Пескова, что значит “Гершковича взяли с поличным”? Что Песков имеет в виду?
– Совершенно не важно, что Песков имеет в виду, и совершенно не важно, что он говорил в конкретном случае. Собственно те, кого это касается, кто за это отвечает по работе типа американского Госдепа, уже давно понимают, что ситуация, когда кого-то из их граждан или граждан стран, которых они считают своими союзниками, арестовывают в Москве, ситуация, которая дает понять, что его не отпустят в ближайшие годы, иначе как по какой-то сделке, они понимают, что это ситуация заложника.
То есть совершенно не важен контекст, не важно, что у российского ФСБ действительно есть, что они придумали, что они инсценировали, что они могут придумать в дальнейшем. Есть заложник, и за этого заложника придется торговаться или смириться с тем, что он останется на неопределенно долгое время в России.
В частности, ситуация с американским гражданином, которого в предыдущий раз обвиняли в шпионаже, это был, по-моему, 2017 или 2018 год, она не решилась – он до сих пор сидит в российской колонии. То есть Россия была готова рассматривать варианты его обмена, но не срослось. И сейчас таких вариантов вроде бы и нет.
Вот такой разговор будет возникать в каждом случае, когда в России будут арестовывать кого-то за шпионаж из граждан Америки или других стран, которых Россия считает союзниками Америки. Например, моего подзащитного, подданного Норвегии. У России с Норвегией на тот момент были довольно гладкие отношения, нельзя сказать, что в них были какие-то острые моменты, но его на тот момент российские власти рассматривали как потенциального участника обмена при участии американцев.
Когда еще Америка не выдала России Виктора Бута, которого обменяли в прошлом году, у России была такая концепция, что норвежские власти должны пойти к своим союзникам американцам и попросить американцев, чтобы за норвежца американцы отдали русского. А что будет в этом случае – посмотрим. Очевидно, тоже будет какой-то торг. Либо российская сторона будет молчать, просто так искусственно повышая ставки, как известно, если вы молчите и ничего не предлагаете – вы этим самым даете понять, что к вам должны прийти и предложить что-то в свою очередь. Это вопрос не юридический, не правовой, не вопрос фактов и конкретной истории, это вопрос чистого торга и понимания, с кем вы имеете дело. Вы имеете дело с людьми, которые в заложниках.
– В целом вы можете сказать, какие есть сходства и различия между делом Фруде Берга, где вы были защитником, и теперь?
– Не могу. Мы ровно ничего не знаем об этой новой истории. Причем если дело Фруде Берга развивалось в 2018 и 2019 году, когда это закручивание гаек в смысле возможностей адвокатов, в том числе возможности говорить вслух о деле своего клиента, только еще начиналось, хотя у меня была подписка о неразглашении, но очень много всего я мог говорить, даже формально не нарушая подписку. А если бы я решился ее нарушить, я мог бы сказать, наверное, еще больше, не особенно рискуя при этом. А у адвокатов, которые будут работать в этой новой ситуации, в ситуации России 2023 года, и риски будут существенно выше, и возможностей, честно, меньше.
И совершенно не факт, что действительно будет позволено в деле участвовать тому адвокату, которого выбрала семья, близкие или сотрудники этого человека, а не будет с ним работать адвокат, назначенный от государства, который может иметь совершенно иной взгляд на то, как это делается. То есть момент этой адвокатской работы, который заключается в коммуникации, поддержании контакта заключенного с внешним миром, чтобы он знал, что происходит, знал, что предпринимается по его поводу, кто помогает ему, кто собирается что делать по его поводу, – вот это сейчас в новых условиях может фактически быть отрезанным. И поэтому говорить о сходстве этого дела с предыдущим можно очень условно.
– Тем не менее Эван Гершкович работал в России несколько лет. Можно ли сейчас предположить, почему его задержали именно сейчас и обвиняют в шпионаже именно сейчас? Возможно, появился какой-то россиянин в США, которого нужно срочно менять?
– Я об этом ничего не слышал. Если такая история есть за этим, то, скорее всего, она в ближайшее время всплывет, то есть кто-то, кто знает, что-то скажет. Я думаю, что на текущую минуту никто за пределами людей, которые это решение принимали, тоже могут только гадать и высказывать такие предположительные версии.
– А тот факт, что с 1991 года, даже с 1986 года, в России вообще не задерживали и не арестовывали в принципе иностранного журналиста, да еще у которого есть аккредитация в российском МИДе. Что значит этот факт теперь?
– Вы знаете, у нас с прошлого года идет война. И пытаться сравнивать то, что происходит во время войны, с тем, что происходило в более травоядное время, это, по-моему, просто бесполезно, потому что раньше были одни условия, сейчас они другие, что здесь вообще можно в принципе сопоставлять? Вот сейчас все будет более жестко, чем оно было раньше. И это не какая-то новость, не какой-то сюрприз, что мы сегодня проснулись – и вау! – как-то российский МИД или российское ФСБ себя ведет как-то иначе. Мы уже год живем в состоянии войны.
– Илья, тем не менее можно ли сейчас предположить, если будет в будущем какой-либо обмен, сколько вообще в принципе может это занять времени для таких переговоров с США, для организационных моментов?
– В случае с моим норвежским подзащитным это заняло два года. Притом что там были элементы, которые эту ситуацию осложняли, там не было прямого, явного кандидата на обмен и там в общем было понятно, что эти переговоры будут идти по сложной структуре. Там в итоге его обменяли на двух граждан Литвы, которых Литва согласилась отдать России, это были их граждане, но задержанные за шпионаж в пользу России.
Это действительно в первую очередь зависит от того, есть ли явные кандидаты и являются ли эти кандидаты в принципе пригодными для обмена. Виктор Бут в свое время, очень долгое время, был таким человеком, которого Россия всегда называла как свой первый приоритет для этого обмена, и американцы всегда говорили “нет”. И как только происходил этот первый диалог “Вот за такого-то отдайте нам Бута” – “Нет, не отдадим”, тогда уже переходили к обсуждению других кандидатур. От этого зависит в первую очередь.
Эта ситуация совершенно не регулируется никакими правилами. То есть в принципе обмен, если о нем договорятся, может состояться завтра, мы можем не узнать, в чем он заключался, это не обязан быть обмен человека на человека, это может быть обмен человека на что-то. Хотя обычно все-таки человека на человека. Я не знаю истории, где бы такого рода вещи происходили до приговора, то есть это некий ориентир. Понятно, что мы живем в условиях войны и, как я уже сказал, все может меняться, но обычно ФСБ не выпускает никого из своих цепких лап, не доведя его до обвинительного приговора, а темпы следствия у ФСБ, по крайней мере до нового времени, были, как правило, год с лишним.
– То есть до приговора еще два года переговоров? То есть два-три года – это в лучшем случае?
– Нет, переговоры будут идти параллельно, это ни к чему не обязывает, тем более что переговорами занимаются не те люди, которые занимаются уголовным делом, это не их уровень компетенции. И мы даже в свое время никогда не пытались у эфэсбэшников узнать, что они думают по поводу обмена. Но это ориентир. То есть если принцип работы такой же, то год можете смело класть.
Comments
No comments yet. Be the first to react!